Нравственность –

неужели это гриб или бацилла? Позволю себе цитату: «Мораль — понятие более тонкое, чем нравственность, связанное не только с системой нравов, но и с духовным миром человека, его ориентацией на внутренние ценности. От вопросов экологии, технологии, политологии мы неизбежно должны перейти к обсуждению проблем эволюции внутреннего мира человека. Необходимо найти способы такого воздействия на него, чтобы внутренний духовный мир человека превратился в его основную ценность. В этом и лежит ключ к самому главному — сохранению вида homo sapiens» (википедия). Где же растут мораль и нравственность? Где хотя бы руины мартенов, выплавляющих столь важные продукты. Как определить сезон перехода «к обсуждению проблемы эволюции внутреннего мира человека»? Не надо быть археологом, чтобы понять: храмы религий и есть то место, а сроки — как можно раньше. Известные чудаки (на букву М) отделили храмы от общества (государства), вот и звереет homo sapiens. Когда храмы были вместе с обществом, там и хранился инструментарий и технология нравственности — морали. В те времена люди рано взрослели и оставались детьми до старости, о сроках воспитания и речь не шла.

Если не одумаемся,

нас соседи сметут, как дохлых мух из нашей ойкумены, ведь у них есть активизированная религия. Они не потерпят соседа, который бездуховно сибаритствует на природных ресурсах. Совсем не от жадности они вынуждены будут с нами бороться, а из соображений гигиены. Жизнь без религии, — заразная болезнь. Мы так круто перемешали все виды преступности с пустыми разговорами о вере: из этого может родиться только новый вид боевой чумы. Красная она будет или коричневая? Может быть серо-буро-малиновая? Свой яд чума разбрызгает сначала между нами, внутри страны, но и соседям мало не покажется. Этой разноцветной тропой мы уже гуляли почти 70ят лет, круг замкнулся, мы снова на старте, как в не очень далеком 17ом году. Такая страсть к самоубийству встречается только у китов, когда они вдруг выбрасывают себя на мель в стихию, которая для их жизни не предназначена и ещё, пожалуй, у алкоголиков, когда они не едят, а только закусывают. Настоящий исторический момент почти копия того, предреволюционного, где-то уже должен маячить человечек похожий на Ленина, а дальше Вы сами знаете, что будет. Может быть, пока не дошло дело до храмовых погромов и расстрелов священников изберем себе религиозный путь: единственно возможный для России. Ищите противоречие: начало фразы исключает конец? Противоречия нет: мы ищем свою религию, а её нет ни в сектах, ни на стадионах. Люди приходят в храмы, а им предлагают поверить, но не верится. Это, как если бы дети пришли в цирк, а им предложили сделать тройное сальто, иначе представления не будет. Мы уникальны в своей религиозной политике. У нас всё есть и было, но мы этим не пользуемся. Китайцы даже марксизм приставили к делу, а мы, имея целую обойму религий, занимаемся самоедством.

Вера в Бога

у большевиков отсутствовала? Ошибаетесь. За неверие в ленинизм могли отправить на нары для просветления ума. Коммунистическую религию выращивали на христианской почве, и она работала потому, что подключена была по правильной схеме, а не «наоборот». В Китае и сейчас «ЭТО» работает. На роль бога Ленин был слабоват, к тому же, мрачен и зловреден, вот и рухнули стены парткомов (Слава Богу — виртуально). В идеологическом плане ленинизм — это уродец в сравнении с любой отечественной религией, но даже большевизм отработал своё короткое время на ниве начального воспитания и образования. Результат этого был настолько хорош, что и взрослые стали верить: таким должен быть наш светлый путь. Для взрослых «круче» такой веры не нужно, излишества в таких вопросах раздражает, а когда веры в «веру» уже нет — случаются погромы тех мест, где неразумно уверяют. Когда человек верит в расписание электричек, это одно. Когда группа людей верит в «конец света» и закапывает себя под землю — другое. Некоторые верят в мистическое значение определенных чисел. Когда любую религию называют верой в бога, то повседневное, обиходное, понятие не возвышают до самого главного, а наоборот принижают Бога до обыденности. Для примера, можно предложить более уместное понятие: «православная доверительность» — это когда, с храмового благословения, детей воспитывают в страхе божьем, после они живут в согласии с собой и обществом и, наконец, с покаянием уходят в вечную память.

Мечта и тоска

Методика создания индустриальных конструкций доведена до автоматизма: от мечты до замысла, тех. задания, проекта сметы и так далее. По такой же схеме реконструируют памятники архитектуры в Москве. Но здесь уже забыли об осмыслении в угоду коммерческим интересам. И уж совсем плохо обстоит дело с реставрацией религий. Стихийно, бездумно, беспроектно мы восстанавливаем храмы, не осознав: за что их разрушили и испоганили наши деды. А за что разогнали парткомы? Жить религиозно мы не то что хотим, мы по-другому не можем — природа у нас такая и нет у нас другого пути, как вместе искать свою конфигурацию религии. Главное, храмы нужно оберечь от наших треволнений: там нас простят, когда придем с осознанной соборно мечтой, чтобы утолить тоску по храму.

Первое, что нужно сделать: убрать из конституции пункт об отделении церкви от государства, сначала символически, без юридических формул. Этот символический шаг позволит сделать главное: внедрить в систему образования — религиозное воспитание. И это ВСЁ! Остальное приложится, даже ВЕРА, но не как суеверие. Входя в темную комнату, разумный человек обеспечит сначала освещение, но можно сделать наоборот. Такой иррациональный революционер набьет себе много шишек в темноте. Присмотритесь к ситуации в России. Мы сначала воспитываем детей на основах материализма, калечим их, а после зазываем в храмы, где требуют веры в сверхъестественное. Мудрее делать наоборот: детей воспитывать религиозно, в «страхе божьем», а когда им в 5ом классе прочитают курс ДНВ (упрощенную философию и историю мысли), получим материалистов с приемлемым уровнем нравственности. Так и начнёт жить ВЕРА в правильность избранного пути.

Не «казатское» это дело

— страхи описывать: всё это «озабоченности», когда все преступления без наказания, Фёдор Михайлович «может отдыхать». Стыд, совесть — нравственность исчезли из повседневности, хорошо, если еще хранятся в запасниках. География оазисов нравственности и география религиозности скорей всего совпадают, причем, качество религиозности и качество нравственности совпадут, если их раскрасить. Есть зелёная нравственность (по цвету денежных знаков) — она потускнела в связи с кризисом. У нас красная — так и не позеленела после перестройки в демократию, только китайцы на такой коллаж способны. Так, что же нам погибать в серости на этом мольберте? У нас, в России, и до революции 17го храмы были оплотом суеверий, а не религии и за «это!» их жестоко разрушили. Мы что, мазохисты, чтобы это повторять? Религия — самый важный инструмент государства (общества), посмотрите же, наконец, на китайский опыт: там нет «восточной хитрости». У нас есть большее, чем у китайцев: храмы восстановлены, туда нужно вдохнуть религиозность.

Лохотрон

Представьте себя туристом в Египте. Пора возвращаться в Москву. Смотрите в расписание самолетов, берете билет и верите: скоро отдохнете от изнуряющей жары. Но вас сажают в автобус, везут осматривать очередную гробницу, вкусно кормят в ресторане и возвращают к тому же расписанию. После второго круга, устав верить, вы устроите революцию: наденете монитор на голову оператору и окажитесь в полицейском «обезьяннике». Экстрим!

«Русский экстрим».

Перед революцией 17ого года в России было много «кураевщины». Опасно такое неуважение к «основному инстинкту». Вот и разнесли не только храмовые стены, но и всю страну: революция! У большевиков «кураевщина» пережила ренессанс, но, слава Богу, пронесло. Сейчас «кураевщину» не замечают, — прогресс! Но не наступит ли усталость от такой веры? Когда религия сводится к разговорам о вере, а сам разговор — это пустая риторика, такое не может не раздражать. С огнем играете господа кураевцы, такой экстрим грозен не только авторам, но и всему государству. Суррогатный экстрим придумывают для замещения настоящего страха. Чего же мы все боимся? У каждого свой страх.